Бабушка Маша

Когда была жива бабушка Маша, мы, случалось, подолгу беседовали с ней, когда я приезжал в Сухую Атю (это посёлок среди лесов Челябинской области). Вернее, она рассказывала, а я слушал.Недавно был в тех местах, бабушки Маши уже девять лет нет в живых. Наткнулся на её записи, которые можно считать историческими – столько в них тяжёлой правды, страданий и в то же время силы духа, граничащей с пределом человеческого терпения.

1918 ГОД. ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА

1918 год. В Ярославле 12 дней шли тяжелейшие бои. Белые стремились выбить из города красных. Те оборонялись. Всё это время трупы не убирались с улиц.У нас в деревне Чурилково, это в шести километрах от города, был старший. На каждую ночь он назначал сторожа, который ходил по улице, охранял. Он же распределял по домам всех странников. Находилось место и нищим, и инородцам. Для инородцев, правда, в каждом доме была отдельная посуда, которой сами не пользовались. Это потом, когда нас сослали, я поняла, что зря так делали, что неважно, какого человек рода-племени, особенно перед лицом большой общей беды.В тот день к нам на постой привели семью из Ярославля. Они бежали из города спешно, когда оглянулись, увидели, что с ними нет бабушки. Наверное, её настигла пуля. Сколько ни искали потом, так и не нашли её. Значит, похоронена где-то в братской могиле.У нас в деревне жил Вася Балагуров. Все звали его дезертиром. Он перебегал улицу, когда красные зарубили его. Меня потом спрашивали о том, что в тот день могли бы вот так же зарубить любого другого мужчину. А я отвечала, что не могли. Так как других мужчин в деревне не было. Все они были мобилизованы красными на восстановление фабрик в Ярославле.Мне три годика тогда было. Почему я запомнила Васю Балагурова? Меня почему-то часто просили показать, как он лежал с отрубленной щекой. Я падала на землю, раскидывала руки, показывала.

ТЕЛЕГА БЕЗ ЛОШАДИ. КРАСНО-БЕЛЫЙ КРЕСТ

В детстве я видела телегу, двигавшуюся без лошади. Мы так и называли её «телега без лошади». Это был редкий для того времени автомобиль.Из Ярославля в Углич, помню, вела мощёная булыжником дорога. За ней следили, ремонтировали, если камень выкрашивался, его заменяли новым.Возле этой дороги была вырыта большая могила, в которую схоронили всех убитых в двенадцатидневном бою – и белых, и красных. Звёзд на могилах тогда, наверное, ещё не ставили. Поставили один крест, половину которого покрасили в красный цвет, а половину оставили белой…

ЛУЧШИЙ ДОМ В ДЕРЕВНЕ. БЕДА

Дом наш был лучшим в деревне. Земель здесь было немного. Жили люди, в основном, продажей в городе коровьего молока.Только у нашего отца была своя мастерская во дворе. Делал он металлическую посуду на заказ. То есть человеку, имевшему в городе свой магазин.Леса поблизости тоже не было. Так отец, когда строился, сплавлял брёвна по Волге из Рыбинска. Дом получился большой по тем временам, в четыре окна.После революции и установления новой власти у нас в первое время ничего не изменилось – отец получал заказы и листовое железо и делал посуду уже для советского магазина.О скорой беде мы знали заранее. Девушка-комсомолка, которая возвращалась с мамой из города, предупредила, что пришла разнарядка на высылку из деревни двух семей и, возможно, одной из них станет семья Николая Евдокимова, нашего отца. Так оно и случилось. Дом наш пошёл на слом. Его перенесли в другое место, отдав под контору.Всё наше имущество переписали, вплоть до последнего платочка из сундука. Большую его часть изъяли.

МАГНИТКА

Так оказались в Магнитогорске. Мы его и строили. В первое время жили в бараке без перегородок. Да что там перегородки – крыши сначала не было. Дождь пошёл – все кто куда…Отец наш вскоре умер от тифа. Барак был длинным, по краям – по печке. Дети, старики, женщины жили в страшной тесноте. После тифа стали перегородки ставить.Мне тогда было 16 лет, брату Гене – 12. Это не запрещалось, и за ним приехала тётка из Ярославской области и забрала к себе. Она хоть и бедная была, но вырастила его. Он потом ушёл добровольцем на фронт, воевал в Воздушно-десантных войсках и погиб.Старший мой брат, когда нас раскулачивали, к тому времени окончил техникум и работал на железной дороге. Его не тронули. Но потребовали отказаться от родителей. Отказ ему пришлось опуб­ликовать в газете.

ПОСЛЕ КРЕПОСТНОГО ПРАВА

Моё детство прошло во времена, когда ещё помнили о крепостном праве.Мой дед после 1861 года женился на дочери чиновника из Ярославля и разбогател. Жили так хорошо, что в доме была прислуга.Дед закрутил любовь со служанкой. А с женой так рассорился, что ударил её ножом. Она его простила. А тесть, мой прадед, имевший в городе большое влияние, не простил.В Сибирь дед шёл в кандалах пешком два года. Потом я поняла, что шёл он через Сухую Атю, так как тракт для каторжных проходил именно здесь. Отбыв свой срок, в родные края он не вернулся, остался учительствовать в Сибири. Его детей растил мой прадед, проживший 102 года.

В БАРАКЕ

С Иваном, будущим мужем, мы познакомились в бараке. Он тогда скрыл свой возраст.«Не пошла бы за него, если бы знала, что он на десять лет старше меня», – говорила я потом.Как-то повзрослевшая дочь Лидия, уже в Сухой Ате, привезла на покос белый хлеб. Иван долго смотрел на него, а потом сказал: «Мы такой только по праздникам ели, хоть и мельница своя была».До ссылки жил он под Ельцом. Как и на нас, пришла в его село разнарядка. И вся семья Егороновых оказалась в Архангельской области.Очень тяжело им там жилось. Потом сестра Ивана Мария приглянулась офицеру по фамилии Голубев. Он всей семье помог сделать документы. С ними Мария оказалась в Ленинграде. Вскоре к ней приехал Голубев, они поженились, у них родился сын Володя. Мария с сыном потом пережили блокаду, а Голубев погиб на фронте.Сестра Ивана Ольга сбежала в Ленинград ещё когда везли в Архангельск. Документы были при ней, поэтому жила там под своей фамилией. Сначала работала в няньках, потом вышла замуж за офицера, и жизнь наладилась.Точно не скажу, какую фамилию дал Голубев моему Ивану, но звали его Васей. С поддельными документами он приехал в Челябинск, выучился на электрика и после училища получил распределение в Магнитогорск. Работал, всё складывалось хорошо. Что документы у него не настоящие, выяснилось через военкомат. В армию его не взяли. И оказался он в нашем бараке. Познакомилась я уже с Иваном.На фронт его тоже не взяли из-за больных ног. А два его брата, Пётр и Сергей, воевали в Великую Отечественную. Сергей рассказывал, что чуть было не попал под трибунал из-за обмороженных пальцев. Он доказал, что уснул в окопе от усталости, потому и пострадал. Оба брата воевали честно. Имели и ранения, и награды. Петра в марте 1945 года призвали, как только исполнилось 18 лет. Вскоре был ранен, попал в госпиталь, а тут – Победа!Сергею тяжелее пришлось. Он в Литве работал, только зарплату первую получил и купил новые ботинки, когда война началась. Бежать пытался, на вокзал пришёл, а там уже были немцы. Он всё-таки сбежал. Пешком шёл в сторону Ельца. Дошёл. Призвали его на фронт.А в их доме под Ельцом немцы какое-то время жили. Лошадей в сарае держали. Там, в доме, бабка Евлашка оставалась. Ключи от сарая были у неё в фартуке. Когда наши наступать стали, немцы засуетились. Лошади им были нужны. А бабка замешкалась, забыла, где ключи от сарая.Немцы злые были, могли бы застрелить её, но всё обошлось. Они сбили замок прикладами, взяли лошадей и отступили.

ДЕТИ

Я восьмерых детей родила. Первую Клаву – в 1935 году. Я тогда в бараке угорела, и она семимесячной мёртвой родилась.У нас уже всё налаживалось, я на штукатура-маляра выучилась, зарабатывать стала. А тут снова какая-то разнарядка пришла, и нас сослали на лесоповал в Сухую Атю.Дочке Лидии полтора годика было. Я в лесу работала, она – в садике. Простудилась она, недоглядели, умерла.В 1948 году родилась третья из выживших детей. Её тоже назвали Лидией. Я тогда сказала коменданту, что на работу больше не выйду. Он стал советоваться с грамотными людьми, как посадить меня за саботаж. Но ему сказали, что не получится из его затеи ничего – закон вышел, по которому мать с тремя детьми может не работать. Люто ненавидел ссыльных наш комендант. Он потом в Миньяр уехал. Не знаю, что произошло, но его там убили.

ВРЕМЯ

Все шестеро выживших детей бабушки Маши росли обычными советскими детьми без каких-либо обид или претензий к власти. Единственное, что сейчас отличает их от обычных пенсионеров, – это доплата к пенсии не как ветеранам труда, а как детям репрессированных родителей (вторая доплата чуть выше, потому и выбрали её). Сейчас в живых остались четверо.В Сухой Ате живёт самый младший, военный пенсионер Юрий Иванович. Нелегко живёт – зимой схоронил умершую от коронавируса супругу. Самому нужно лечить застуженные на строительстве БАМа ноги. Один коленный сустав уже поменял по квоте. Нужно менять второй. Заработанную тяжёлой службой квартиру пока так и не получил. Живёт в купленном на свои средства домике. Дом бабушки Маши продал, деньги поделил между братьями и сёстрами.… Нынешняя зима была особенно суровой. Были случаи, замерзали цепные собаки. А из лесу от безнадёги к Юрию Ивановичу вышла старая облезшая лисица. Он кормил её из рук.

НЕВКУСНЫЙ СУП

…Незадолго до смерти (она прожила 97 лет) бабушка Маша сказала:– Суп-то, наверное, невкусный был.– Отчего же невкусный, вы же сами его ели, – ответила ей дочь, которая сразу поняла, о чём речь.Так сложилось, что в конце сороковых годов в Сухую Атю под конвоем на какие-то работы привели двух пленных немцев. А конвоир обмолвился, что будет не против, если их кто-то накормит. Одному принесла тогда горячую еду бабушка Маша, второму – ссыльная немка.Она тогда ещё не знала, что её внук и правнучка будут жить в Германии. Потом предполагала: «Может, увидят они там того пленного немца, его детей или внуков? Может, помогут они там друг другу?».